Почему РПЦ не реставрирует заброшенные сельские храмы?

«У меня такой вопрос: почему РПЦ не восстанавливает разрушенные храмы в заброшенных сёлах? Ведь среди них есть настоящие шедевры архитектуры. Иногда складывается такое впечатление, что церковников интересуют лишь деньги. Потому и занимаются они храмами, находящимися в городах, где свечек больше покупают…»

Подобные комментарии часто мелькают в соцсетях, а недавно этот вопрос был адресован и мне лично. Попробую ответить.

Конечно, главная причина в том, что для нас первична религиозная община, а уже потом храм. Именно в этом контексте и говорят: Церковь не в брёвнах, а в рёбрах. Будет община – и почти любой, даже самый руинированный храм, можно восстановить. Кроме отдельных случаев, когда храм «охраняется государством» так, что для разрешения на его реконструкцию нужны утвержденные этим государством проекты за неподъемные деньги.

Но если не будет общины, даже при помощи крупных благотворителей восстановленное церковное здание неизбежно придёт в запустение. Восстановленный храм не сможет долго пустовать без охраны и отопления, которые некому оплачивать.

По такой же причине, например, не станут строить и восстанавливать в заброшенном селе школу или фельдшерский пункт, предпочтя распределить ресурсы на реальных людей. Впрочем, во многих епархиях такие заброшенные храмы стоят на особом учёте и их пытаются хотя бы законсервировать.

А деньги «церковников» действительно очень интересуют. Потому что их катастрофически не хватает даже в благополучных городских храмах. Про сельскую местность и говорить нечего. Батюшки там чаще всего живут натуральным хозяйством и пребывают в крайней нищете - это в сёлах, где относительно деятельная церковная община существует.

В городе же за зимний период обычно удаётся подкопить средства для оплаты летом самых элементарных реставрационных работ. Ведь нет практически ни одного дореволюционного храма у нас в стране, который так или иначе не был бы искалечен борцами с «церковниками».

Мы не бюджетная организация и живём действительно с продажи свечей. Это основной доход любого прихода. И помощь нам со стороны государства заключается в том, что с реализации этих самых свечей и церковной утвари у нас не взымается налог как с коммерческой деятельности. В остальном всё как у обычного хозяйствущего субьекта: коммунальные платежи (огромные в соответствии с размерами храмов), подоходный налог, пенсионные отчисления и прочие финансовые и административные обязанности. Меценатов в любой епархии не так уж и много, а те, которые есть, уже расписали свой благотворительный бюджет на много лет вперёд.
Иногда государство объявляет тот или иной храм памятником архитектуры. На самом деле это лишь усложняет его последующую реставрацию для настоятеля и общины. Ведь теперь уже требуются миллионы, чтобы нанять имеющего специальную лицензию архитектора, создать проект и согласовать его с властями. Работать на таких объектах могут лишь бригады, имеющие специальное разрешение. Стоить их услуги будут во много раз больше, чем труд обыкновенных работяг, которые сделали бы всё не хуже, а может быть даже и лучше.

Вообще же, для меня это всегда особенно интересно – почему людей светских и даже антиклерикально настроенных так волнует церковный бюджет и его распределение? Церковь у нас отделена от государства и за редчайшим исключением, когда речь идёт восстановлении памятников архитектуры, включённых в список ЮНЕСКО, из бюджетных средств не финансируется. То есть церковные деньги – это деньги участников религиозной общины, а не атеистов. Так от чего же они так беспокоят некоторых граждан, не являющихся христианами?

Меня, например, очень волнует другая, скажем так, противоположная сторона вопроса: почему мои налоговые отчисления и отчисления других верующих людей тратятся государством на производство абортов (по официальной статистике в 2020 году сделано более 630 тыс. абортов, по неофициальной – более 1 миллиона) и финансирование государственного телевидения, радио, кинематографа, театральных учреждений, зачастую выпускающих продукты, которые сильно воняют?

Те, кого действительно заботит судьба заброшенных храмов, вместо обличения «церковников» могут создать инициативную группу, которая бы по согласованию с епархией занималась сбором средств на реставрацию или, как минимум, консервацию заброшенного сельского храма. Столкнувшись с реальными суммами в смете на самые простые реставрационные работы, возмущенный обыватель скорее всего обнаружит, что его предложения в стиле «а пусть епархия продаст свой мерседес» далеки от реальности - столько машин у епархии точно не наберется.

Кстати, в России существует сообщество реставраторов-добровольцев, которые и спасают, как могут, былую красоту, на которую у Церкви без поддержки нет ресурса.

Собственно, если взглянуть на историю дореволюционного храмового зодчества, мы увидим, что храмы как раз строили сами люди: их основывали князья, «скидывались» на церковь жители деревни или строили на своих улицах и предприятиях богатые купцы и фабриканты. На стройку испрашивалось благословение архиерея, построенный храм архиерей же освящал и для духовных нужд новой церковной общины назначал священника или нескольких священников и других служителей. Верующие хотели храм - и создавали его с благословения Церкви.

Современный же человек, выросший при отголосках советского строя и в обществе потребления, верит, что не он будет строить, а ему все должны. Должны принести на блюдечке ключи от квартиры, работу и красивый храм под окном - даже если он в этот храм и заходить не собирается. Всё равно: сделайте красиво, вы ж должны!

Иерей Дмитрий Фетисов, газета "Логос" №9/2021